Неточные совпадения
— Я
человек простой-с, — говорил он одним, — и не для того сюда приехал, чтоб издавать законы-с. Моя обязанность наблюсти, чтобы законы были в целости и не валялись по столам-с. Конечно, и у меня есть план кампании, но этот план таков: отдохнуть-с!
У Елены он
отдыхал от впечатлений, которые угнетали его в квартире Дронова, куда, точно мутные ручьи дождя в яму, стекались слухи, мысли, факты, столь же неприятно разнообразные, как
люди, которые приносили их. Количество
людей непрерывно увеличивалось, они суетились, точно на вокзале, и очень трудно было понять — куда и зачем они едут?
В общем тюрьма вызвала у Самгина впечатление беспорядка, распущенности, но это, несколько удивляя его, не мешало ему
отдыхать и внушило мысль, что
люди, которые жалуются на страдания, испытанные в тюрьмах, преувеличивают свои страдания.
Человек в золотых очках уговаривал его поесть, выпить вина и лечь
отдохнуть.
«Слишком много событий, — думал Самгин,
отдыхая в тишине поля. — Это не может длиться бесконечно.
Люди скоро устанут, пожелают отдыха, покоя».
Наконец,
отдыхая от животного страха, весь в поту, он стоял в группе таких же онемевших, задыхающихся
людей, прижимаясь к запертым воротам, стоял, мигая, чтобы не видеть все то, что как бы извне приклеилось к глазам. Вспомнил, что вход на Гороховую улицу с площади был заткнут матросами гвардейского экипажа, он с разбега наткнулся на них, ему грозно крикнули...
Все
люди за столом сдвинулись теснее, некоторые встали, ожидающе глядя на его благородие. Клим Иванович Самгин уверенно и властно заявил, что завтра он сделает все, что возможно, а сейчас он хотел бы
отдохнуть, он плохо спал ночь, и у него разбаливается голова.
«Какой
человек?» — спросил себя Клим, но искать ответа не хотелось, а подозрительное его отношение к Бердникову исчезало. Самгин чувствовал себя необычно благодушно, как бы
отдыхая после длительного казуистического спора с назойливым противником по гражданскому процессу.
— Пожалуй, это только у нас. Замечательно. «Душу отвести» — как буяна в полицию. Или — больную в лечебницу. Как будто даже смешно. Отвел
человек куда-то душу свою и живет без души.
Отдыхает от нее.
Ко всей деятельности, ко всей жизни Штольца прирастала с каждым днем еще чужая деятельность и жизнь: обстановив Ольгу цветами, обложив книгами, нотами и альбомами, Штольц успокоивался, полагая, что надолго наполнил досуги своей приятельницы, и шел работать или ехал осматривать какие-нибудь копи, какое-нибудь образцовое имение, шел в круг
людей, знакомиться, сталкиваться с новыми или замечательными лицами; потом возвращался к ней утомленный, сесть около ее рояля и
отдохнуть под звуки ее голоса.
Да и зачем оно, это дикое и грандиозное? Море, например? Бог с ним! Оно наводит только грусть на
человека: глядя на него, хочется плакать. Сердце смущается робостью перед необозримой пеленой вод, и не на чем
отдохнуть взгляду, измученному однообразием бесконечной картины.
И сама история только в тоску повергает: учишь, читаешь, что вот-де настала година бедствий, несчастлив
человек; вот собирается с силами, работает, гомозится, страшно терпит и трудится, все готовит ясные дни. Вот настали они — тут бы хоть сама история
отдохнула: нет, опять появились тучи, опять здание рухнуло, опять работать, гомозиться… Не остановятся ясные дни, бегут — и все течет жизнь, все течет, все ломка да ломка.
В комнате сумрачно, мертво, все — подобие смерти, а взглянешь в окно — и
отдохнешь: там кайма синего неба, зелень мелькает,
люди шевелятся.
Нас попросили
отдохнуть и выпить чашку чаю в ожидании, пока будет готов обед. Ну, слава Богу! мы среди живых
людей: здесь едят. Японский обед! С какой жадностью читал я, бывало, описание чужих обедов, то есть чужих народов, вникал во все мелочи, говорил, помните, и вам, как бы желал пообедать у китайцев, у японцев! И вот и эта мечта моя исполнилась. Я pique-assiette [блюдолиз, прихлебатель — фр.] от Лондона до Едо. Что будет, как подадут, как сядут — все это занимало нас.
Мы отлично уснули и
отдохнули. Можно бы ехать и ночью, но не было готового хлеба, надо ждать до утра, иначе нам, в числе семи
человек, трудно будет продовольствоваться по станциям на берегах Маи. Теперь предстоит ехать шестьсот верст рекой, а потом опять сто восемьдесят верст верхом по болотам. Есть и почтовые тарантасы, но все предпочитают ехать верхом по этой дороге, а потом до Якутска на колесах, всего тысячу верст. Всего!
— Всё дело в ней, мне ведь нужно только, чтобы эта пострадавшая душа
отдохнула, — сказал Симонсон, глядя на Нехлюдова с такой детской нежностью, какой никак нельзя было ожидать от этого мрачного вида
человека.
Ведь все эти люда — и Масленников, и смотритель, и конвойный, — все они, если бы не были губернаторами, смотрителями, офицерами, двадцать раз подумали бы о том, можно ли отправлять
людей в такую жару и такой кучей, двадцать раз дорогой остановились бы и, увидав, что
человек слабеет, задыхается, вывели бы его из толпы, свели бы его в тень, дали бы воды, дали бы
отдохнуть и, когда случилось несчастье, выказали бы сострадание.
Тут же, вероятно для очищения совести, приткнулись две комнаты — одна бильярдная, а другая — читальня; впрочем, эти две комнаты по большей части оставались пустыми и служили только для некоторых таинственных tete-a-tete, когда писались безденежные векселя, выпрашивались у хорошего
человека взаймы деньги, чтобы отыграться; наконец, здесь же, на плетеных венских диванчиках, переводили свой многомятежный дух потерпевшие за зеленым полем полное крушение и
отдыхали поклонники Бахуса.
За лето успевали все
отдохнуть — и скот и
люди.
Весь этот день мы простояли на месте: сушили имущество и
отдыхали.
Человек скоро забывает невзгоды. Стрелки стали смеяться и подтрунивать друг над другом.
— Все бы ничего — продолжал он,
отдохнувши, — кабы трубочку выкурить позволили… А уж я так не умру, выкурю трубочку! — прибавил он, лукаво подмигнув глазом. — Слава Богу, пожил довольно, с хорошими
людьми знался…
Она глядела спокойно и равнодушно, как
человек, который
отдыхает от большого счастья или от большой тревоги.
На биваке Дерсу проявлял всегда удивительную энергию. Он бегал от одного дерева к другому, снимал бересту, рубил жерди и сошки, ставил палатку, сушил свою и чужую одежду и старался разложить огонь так, чтобы внутри балагана можно было сидеть и не страдать от дыма глазами. Я всегда удивлялся, как успевал этот уже старый
человек делать сразу несколько дел. Мы давно уже разулись и
отдыхали, а Дерсу все еще хлопотал около балагана.
Пока я был на реке Арзамасовке, из Владивостока прибыли давно жданные грузы. Это было как раз кстати. Окрестности залива Ольги уже были осмотрены, и надо было двигаться дальше. 24 и 25 июля прошли в сборах. За это время лошади
отдохнули и оправились. Конское снаряжение и одежда
людей были в порядке, запасы продовольствия пополнены.
— Каждый
люди надо кушай. Брюхо обмани. Силы мало-мало прибавляй. Потом надо скоро ходи.
Отдыхать не могу. Тогда сегодня, солнце кончай, наша Иман найди есть.
На другой день назначена была дневка. Надо было дать
отдохнуть и
людям и лошадям. За последние дни все так утомились, что нуждались в более продолжительном отдыхе, чем ночной сон. Молодой китаец, провожавший нас через Сихотэ-Алинь, сделал необходимые закупки и рано утром выступил в обратный путь.
За этот день мы так устали, как не уставали за все время путешествия.
Люди растянулись и шли вразброд. До железной дороги оставалось 2 км, но это небольшое расстояние далось нам хуже 20 в начале путешествия. Собрав последние остатки сил, мы потащились к станции, но, не дойдя до нее каких-нибудь 200–300 шагов, сели
отдыхать на шпалы. Проходившие мимо рабочие удивились тому, что мы
отдыхаем так близко от станции. Один мастеровой даже пошутил.
В 11 часов утра мы сделали большой привал около реки Люганки. После обеда
люди легли
отдыхать, а я пошел побродить по берегу. Куда я ни обращал свой взор, я всюду видел только траву и болото. Далеко на западе чуть-чуть виднелись туманные горы. По безлесным равнинам кое-где, как оазисы, темнели пятна мелкой кустарниковой поросли.
6 июня мы распрощались с Кокшаровкой. Наши лошади
отдохнули и теперь шли гораздо бодрее, несмотря на то что слепней и мошек было так же много, как и вчера. Особенно трудно было идти задним. Главная масса мошкары держится в хвосте отряда. В таких случаях рекомендуется по очереди менять местами
людей и лошадей.
Каждый из них —
человек отважный, не колеблющийся, не отступающий, умеющий взяться за дело, и если возьмется, то уже крепко хватающийся за него, так что оно не выскользнет из рук: это одна сторона их свойств: с другой стороны, каждый из них
человек безукоризненной честности, такой, что даже и не приходит в голову вопрос: «можно ли положиться на этого
человека во всем безусловно?» Это ясно, как то, что он дышит грудью; пока дышит эта грудь, она горяча и неизменна, — смело кладите на нее свою голову, на ней можно
отдохнуть.
Огарев, как мы уже имели случай заметить, был одарен особой магнитностью, женственной способностью притяжения. Без всякой видимой причины к таким
людям льнут, пристают другие; они согревают, связуют, успокоивают их, они — открытый стол, за который садится каждый, возобновляет силы,
отдыхает, становится бодрее, покойнее и идет прочь — другом.
Мы все скорей со двора долой, пожар-то все страшнее и страшнее, измученные, не евши, взошли мы в какой-то уцелевший дом и бросились
отдохнуть; не прошло часу, наши
люди с улицы кричат: «Выходите, выходите, огонь, огонь!» — тут я взяла кусок равендюка с бильярда и завернула вас от ночного ветра; добрались мы так до Тверской площади, тут французы тушили, потому что их набольшой жил в губернаторском доме; сели мы так просто на улице, караульные везде ходят, другие, верховые, ездят.
К счастью, бабушкин выбор был хорош, и староста, действительно, оказался честным
человеком. Так что при молодом барине хозяйство пошло тем же порядком, как и при старухе бабушке. Доходов получалось с имения немного, но для одинокого
человека, который особенных требований не предъявлял, вполне достаточно. Валентин Осипыч нашел даже возможным отделять частичку из этих доходов, чтобы зимой погостить месяц или два в Москве и
отдохнуть от назойливой сутолоки родного захолустья.
— Да, чудны дела Господни! Все-то Господь в премудрости своей к наилучшему сотворил. Летом, когда всякий злак на пользу
человеку растет, — он тепло дал. А зимой, когда нужно, чтобы землица
отдохнула, — он снежком ее прикрыл.
— Бог-то как сделал? — учила она, — шесть дней творил, а на седьмой — опочил. Так и все должны. Не только
люди, а и звери. И волк, сказывают, в воскресенье скотины не режет, а лежит в болоте и
отдыхает. Стало быть, ежели кто Господней заповеди не исполняет…
Но вот гости с шумом отодвигают стулья и направляются в гостиную, где уже готов десерт: моченые яблоки, финики, изюм, смоква, разнообразное варенье и проч. Но солидные гости и сами хозяева не прикасаются к сластям и скрываются на антресоли, чтобы
отдохнуть часика два вдали от шума. Внизу, в парадных комнатах, остаются только молодые
люди, гувернантки и дети. Начинается детская кутерьма.
— Оставь, сват,
отдохнуть! — сказал винокур, удерживая его за руку. — Это полезный
человек; побольше такого народу — и винница наша славно бы пошла…
— Теперь, господа,
отдохнем. Я вам говорил уже, что значит мыслить понятиями. А вот сейчас вы услышите, как иные
люди мыслят и объясняют самые сложные явления образами. Вы знаете уже Тургенева?
Отдохнув, Полуянов повел атаку против свидетелей с новым ожесточением. Он требовал очных ставок, дополнительных допросов, вызова новых свидетелей, — одним словом, всеми силами старался затянуть дело и в качестве опытного
человека пользовался всякою оплошностью. Больше всего ему хотелось притянуть к делу других, особенно таких важных свидетелей, как о. Макар и запольские купцы.
Чем ближе Галактион знакомился со Стабровским, тем большим и большим уважением проникался к нему, как к
человеку необыкновенному, начиная с того, что совершенно было неизвестно, когда Стабровский спал и вообще
отдыхал.
Куропатки иногда так привыкают к житью своему на гумнах, особенно в деревнях степных, около которых нет удобных мест для ночевки и полдневного отдыха, что вовсе не улетают с гумен и, завидя
людей, прячутся в отдаленные вороха соломы, в господские большие гуменники, всегда отдельно и даже не близко стоящие к ригам, и вообще в какие-нибудь укромные места; прячутся даже в большие сугробы снега, которые наметет буран к заборам и околице, поделают в снегу небольшие норы и преспокойно спят в них по ночам или
отдыхают в свободное время от приискиванья корма.
Так как нас было трое, то мы распределили работу между собой следующим образом: через каждые двадцать минут
человек, идущий впереди, переходил в хвост, а его место занимал следующий, задний в это время
отдыхал.
Разумеется, — это уж само по себе необходимо, чтоб пьяница проспался и чтоб
человек, допившийся до чертиков, перегодил немножечко,
отдохнул и собрался с силами.
Нюрочка посмотрела на отца и опустила глаза. Ей ужасно хотелось посмотреть, какой стал теперь Вася, и вместе с тем она понимала, что такое любопытство в настоящую минуту просто неприлично.
Человек болен, а она пойдет смотреть на него, как на редкого зверя. Когда после обеда отец лег в кабинете
отдохнуть, Нюрочка дождалась появления Таисьи. Мастерица прошла на цыпочках и сообщила шепотом...
— И то пойдем, Мосей, — с удовольствием согласился Кирилл. — Тебе, мирскому
человеку, и
отдохнуть впору… Тоже намаялся дорогой-то.
Только что воротились мы в гостиную и сели
отдохнуть, потому что много ходили, как вошел
человек, богато одетый, точно наш уфимский губернатор, и доложил, что кушанье поставлено.
После часовой охоты все присели
отдохнуть. Началась проверка добычи и оценка достоинств стрелков. Сарматов убил меньше всех, но божился, что в молодости убивал влет ласточек пулей. Майзель расхвалил Brunehaut, которая так и просилась снова в болото; генерал рассматривал с сожалением убитых красивых птичек и удивлялся про себя, что
люди могут находить приятного в этом избиении беззащитной и жалкой в своем бессилии пернатой твари.
— Нет, это ты, ваше превосходительство, неправильно говоришь, — отрезал Ермило Кожин, когда генерал кончил. — Конечно, мы
люди темные, не ученые, а ты — неправильно. И насчет покосу неправильно, потому мужику лошадь с коровою первое дело… А десятинки две ежели у мужика есть, так он от свободности и пашенку распашет — не все же на фабрике да по куреням болтаться. Тоже вот насчет выгону… Наша заводская лошадь зиму-то зимскую за двоих робит, а летом ей и
отдохнуть надо.
— Видишь, какие
люди берутся за это? Пожилые уж, испили горя досыта, работали,
отдыхать бы им пора, а они — вот! Ты же молодой, разумный, — эх, Степа…
— Мы,
люди черной жизни, — все чувствуем, но трудно выговорить нам, нам совестно, что вот — понимаем, а сказать не можем. И часто — от совести — сердимся мы на мысли наши. Жизнь — со всех сторон и бьет и колет,
отдохнуть хочется, а мысли — мешают.